Олег Кустов - Сезон Разливов. Середина Лета (Аудиокнига)

Огромный, как дирижабль, он плыл по влажным белым клочьям, едва покачиваясь из стороны в сторону, примеряясь к молочной пене и лазоревой глубине впереди. Царило молчание: спали пассажиры, уморённые ночной тряской, контуженные пивом и видео, спал пейзаж за окном – редкие выныривающие из тумана кроны сосен и купы рябин.

Они ещё только узнали друг друга и собирались провести время вместе. Ночью рука ложилась ему на колено и говорила о своей неизменности. Он отвечал пожатием – коротким и достаточно крепким, чтобы перерасти в объятия или быстрый поцелуй, как сейчас в полутёмной туристической колеснице. Это захватывало, как скольжение по облакам. Подобное он испытал немного лет назад, когда его рейс заходил на посадку: пилоты удивляли тем, что вели машину по самой кромке безграничной небесной равнины. Весь полёт тень лайнера бежала сбоку, но когда развернулись и устремились к солнцу, ангелы встрепенулись и дуновение квадрат за квадратом охватило возделанные ими поля. Их текучесть была сродни лёгкости крыльев, открывающих новые горизонты над податливой, нежной плотью вознесённых просторов. Солнце закатывалось в провал котловины, откуда возникал длинный и осклабленный, как рот уродца, ров, окаймляющий видимость, и не хотелось думать, что там, внизу, светило ожидает земля.

В такие минуты он верил, что молчание поглощается тьмой. Просвет вспыхивает, подобно молнии. И подобно же молнии, разражается вдохновение: громыхание сводов – знак особого уважения. Не то, чтобы крыша съезжала особенным образом, скорее, свидетельство анонимности озарения. Он верил, что радость всеобъемлюща, а страдание персонально. И нести его, пока не исполнится срок, со всей тяжестью бескрылия и грузом дряхлого опыта. Что ж, некоторые люди в пространстве между ладоней ощущают необыкновенное магнетическое напряжение – срок, отмеренный от точки до точки. Это заставляет их думать, поступать и жить по-другому: не довольствуясь действительным быть на грани возможного. Бессильные взлететь, они умеют скользить по тонкой грани смысла, никогда не цепляясь за неё, и потому не умирают совсем: исполненное чувства и не поддающееся определению начало переживает прах и избегает тления. Он верил также и в то, что согласованные пассы могут продлевать или сокращать жизнь: одним взмахом дирижёр порождает мелодию, другим – её обрывает. Так же и мысль, обращённая к мирозданию, из ничего творит всё.